ликуй, Россия, и плачь, гейропа

[Мьёльнир]

Французские власти призвали учеников прийти в школы в юбках 16 мая


Во французских городах сотрудники территориальных образовательных департаментов по указанию Министерства образования Франции запланировали на 16 мая акцию под названием "Подними юбку". В этот день учащимся образовательных учреждений мужского пола, а также учителям предлагается прийти в школы в юбках. "Акция проводится в рамках борьбы с сексизмом", – говорится в официальном пресс-релизе чиновников Министерства образования.

Мероприятия запланированы в ряде лицеев городов округа, среди которых Нант, Шатобриан, Ле Ман, Анже, Лаваль. Тем мальчикам и учителям-мужчинам, кто не захочет приходить в юбках, рекомендуется носить стикер "Я борюсь против сексизма, а ты?" Таким образом чиновники пытаются побороть дискриминацию женщин и призывают улучшить отношения между полами.

Известная французская общественная активистка и противница однополых браков Фригид Баржо (Frigide Barjot) спросила в своем "твиттере" министра образования Франции Бенуа Хамона (Benoît Hamon), не собирается ли он призвать заодно девочек в этот день прийти в школу с бородой. Этим она намекнула на победителя "Евровидения" австрийца Томаса Нойвирта, больше известного как Кончита Вурст.

@темы: фееричные долбоёбы, {◕ ◡ ◕}, жопа дьявола, пидоры идут!, ебанушки маршируют в ногу, юмор жизни, копипаста

---

[Мьёльнир]

Не знаю, услышал где, или просто в голове всплыло:
"Это же Москва! Здесь и пидорас сойдёт за православного!"

@темы: размышлизмы, голь на выдумки хитра, омск головного мозга, {◕ ◡ ◕}, пидоры идут!, мы сидели и курили, начинался новый день

---

[Мьёльнир]

Капитан Америка
Уебался с велика

теперь он - великомученик!

@темы: омск головного мозга, {◕ ◡ ◕}, жопа дьявола, музыка дырявых крыш, мы сидели и курили, начинался новый день

---

Ветеран

[Мьёльнир]

Памяти павших в Великой Отечественной...


***

Шипящее радио, которое достали невесть из каких загашников, изливалось ожидаемым «Этот День Победы». Теплый весенний ветерок ласкал праздничные флаги, что укрепили на фонарных столбах вдоль проспекта Ленина: советский кумач и российский триколор.
Грянули литавры, и сторонние шумы были перебиты звуками духового оркестра.
Парад ветеранов, тех, что еще живы, несмотря на преклонный возраст, болезни и увечья, шествовал по центральной улице города.
Мало их осталось живых-то. Шестьдесят лет прошло после Победы, все-таки. Поумирали уж почти все. Прошедших всю войну от начала и до конца, считай, и не осталось совсем. Сейчас больше тех, кто в самом конце призывался и недолго воевал. Ранение, контузия и тыл – народное хозяйство для нужд фронта поднимать. А то еще «сыновья полков». Они хоть и помоложе остальных будут, да и те немногие живы.
Ныне, в канун юбилея Победы, каждый ветеран на вес золота. А как же! Парад устроить, чтобы продолжали помнить о великих днях. Или перед детишками в школе выступить, духом патриотизма зарядить. Мол, «были люди в наше время, не то, что нынешнее племя…»
Всех найдут, всех соберут. Как говорится: «никто не забыт и ничто не забыто!».
Репортеры суетились, напоминая деловито снующих муравьев. Сухо щелкали затворы фотоаппаратов. Еще несколько минут и кончится парад. Побегут интервью брать у героев войны: увешанных медалями ветеранов.
Корреспондент «Нового обозрения» ничем не выделялся на фоне своих коллег из других печатных изданий. Вполголоса матерясь и энергично работая локтями, он протискивался в первые ряды, чтобы сделать заветный снимок. Уже начал было выбирать из рядов марширующих фронтовиков «будущую жертву», героя репортажа, когда его внимание привлек один человек из толпы: бедно одетый старик, с одинокой планкой Прошедшего Войну. Ни медалей, ни орденов на затертом пиджаке, только планка. Простое, незапоминающееся лицо. Скользнешь взглядом и уже через пару минут забудешь, видел когда-нибудь или нет. И в глазах такая тоска, такая неизбывная боль, что невозможно было в них глядеть – слезы наворачивались. Но и оторваться тоже было невмоготу.
Старик просто стоял и смотрел на проходящие мимо ряды былых соратников. Стоял и смотрел…

***

Парад закончился, и корреспондент с собеседником отошли в небольшой скверик неподалеку. Присели за столик в летнем кафе.
- Я закурю, не против? – старик вопросительно взглянул на молодого репортера.
- Конечно, конечно. Я как раз хотел вам предложить, - торопливо ответил тот и выудил из кармана пачку «Мальборо».
- Нет уж, уволь от такого удовольствия, - старик презрительно покосился на сигареты, - я как-то к своим привык, - и достал из внутреннего кармана «Беломор» и спички. Сделал фильтр-торпеду, чиркнул последней спичкой и глубоко затянулся, вдыхая едкий дым, - звать-то тебя как?
- Ваня… - корреспондент слегка смутился, - то есть Иван, - тут же поправился он.
- Тезка значит… - старик сделал еще одну глубокую тяжку, - ну, так давай спрашивай, чего хотел.
Щелкнула кнопка диктофона.
- Начнем с банального. Где довелось воевать, на каких фронтах? В каком звании начали и закончили войну? В каких крупных операциях принимали участие? Были ли ранены?
Во взгляде старике появился некий особенный блеск. Непонятный азарт и задор. Мол, чего уж терять-то…
- Где воевал? Так я, милок, всю войну прошел: от Москвы и до Берлина землю топтал. Хочешь, что бы я рассказал тебе о войне? Что ж, расскажу, отчего ж не рассказать. А ты слушай, внимательно слушай…
***

…Мало ли сумасшедших стариков по земле шатается. Только не думай, что я псих какой. Я никогда и никому не рассказывал об этом. Боялся провести остаток дней в дурдоме. Жизнь хотелось дожить нормально, по-человечески. Только не получилось. Пережитое так рвалось и продолжает рваться наружу, что нет уже мочи терпеть и скрывать. Это даже хорошо, что ты подошел. Я хоть выговорюсь, отведу душу…
Войну начал я простым рядовым. В пехоте. Куда же еще могли распределить деревенского паренька? Повезло – после нескольких месяцев в гвардию попал. В другое время гордый бы ходил. А тогда не до того было. Немцы на Москву напролом перли. К концу осени совсем к столице нас прижали.
Тут-то и пришлось стоять не на живот, а на смерть. Отступать некуда, позади – Москва, как говорится…
Вот тогда я и погиб в первый раз. Не делай широкие глаза. Да, я не оговорился. Именно погиб.
Герои-панфиловцы.… Слыхал, думаю. Двадцать восемь человек, ценой своей жизни задержавшие колонну немецких танков, что на Москву шла. Подвиг подвигом... Танки застряли на Волоколамском шоссе под Дубосеково…
Двадцать восемь? Как бы не так! Сто человек, полноценная рота, сложили буйные головушки. Только из сотни погибших в герои занесли менее трех десятков. Сочинили легенду, чтобы дух патриотизма в советских людях поднять. Мол, один десятка стоит.
А остальные так и остались безвестными – ни фамилий, ни имен.
Помню, лежу я с последней связкой гранат и жду, когда танки фашистские поближе подойдут. Десятка два, если не больше, дымятся на дороге, а оставшиеся, гады, боятся на дистанцию броска приближаться. И так подбили много. Издали укрепления расстреливали.
Только внезапно огонь прекратился.
Думаю, что ж за дело-то такое? Неужели решила немчура, что всех перемолола? Оглядываюсь, а рядом товарищи мертвые или тяжело раненые. Всех почти осколками посекло. Командир роты сидит за пробитую голову держится, шапка от крови намокла.
Тут из перелеска треск автоматов немецких раздался. Обошли.
И идут ровными рядами меж деревьев. Самоуверенно, не прячась, как на параде. Психическая атака. Не выдержал я, сорвался. Вскочил и метнул гранату. Не знаю, сколько фрицев погибло, помню только горячий дождь в груди. Прошило меня автоматной очередью.
Пал, как трава под косой. Молча землю обнял. Последними мыслями думаю: прими, родимая, сына твоего…
Похоронили в тесной братской могиле. А семье потом только суровая похоронка отправилась. Родным даже на могилку сходить не довелось…
А я потом очнулся. Как из темного омута на свет вынырнул. Так, наверное, дети рождаются. Только те не помнят ничего и потом рассказать не могут.
Когда это было и где – не сразу понял...

***

Старик вытер предательски появившуюся скупую слезу.
- А дальше? – репортер Ваня в волнении заерзал на стуле. Дед не казался сумасшедшим, совсем наоборот. Но то о чем он рассказывал, не могло быть правдой. Слишком не вязалось с материалистическим воспитанием молодого журналиста.

***

…Сталинградский Котел знаешь что такое? Там, где у Волги запер советский солдат фельдмаршала немецкого вместе с его прихвостнями в железном остроге русского оружия. И как не пытался фриц вырваться – только зубы обломал.
Как сейчас помню: ноябрь сорок второго года... Девятнадцатое число… Тогда я погиб второй раз.
Все началось часов в семь или восемь утра. Мы в окопах всю ночь чифиря гоняли, чтобы согреться. В преддверии долгожданного наступления сон и без того не шел. Давно пришла пора отогнать немца от волжских берегов.
На нашем участке фронта румынские части стояли – союзники Вермахта. Над фамилией их командующего, помню, всем взводом смеялись. Попеску, что ли… Немцев почитай, что и не было.
Туман, застилал землю и мешал видеть не только нам, но и противнику. Фашисты еще не знали, что их ждет в ближайшие часы.
В небо взвилась красная сигнальная ракета – артподготовка началась.
Воздух наполнился ревом. Это «катюши», за ночь переброшенные к линии фронта, открыли огонь. Хвостатые ракеты расчертили небо алыми сполохами, чтобы через пару секунд расцвеcти огненными цветами на вражеских позициях. К визжанию «катюш» присоединилось буханье дальнобойных гаубиц и лихой посвист минометов. Хоть уши затыкай, чтобы не оглохнуть.
Еще не стих грохот канонады, как в небо взлетела зеленая ракета. Пора! Самое время атаковать, пока враг не очнулся.
Держитесь, фрицы! Довольно вы русской кровушки попили!
Вперед, «царица полей»! Штыки наголо!
Дружное «УРА!!!» разнеслось над землей. Солдаты покидали окопы, волной затапливая поле. И я был в первых рядах.
Первую линию вражеских укреплений выбило начисто. Пулеметные и минометные расчеты валялись грудами искореженного металла. Из людей не выжил никто. Разбросанные то тут, то там кровавые ошметки да внутренности.
Одного (немца уж или румына, не знаю), помню, пополам разорвало. Верхняя часть туловища, скребя ногтями землю, еще пыталась доползти к ногам. Те в свою очередь безумно дергались. То ли в контратаку шли, то ли бегством спасались…
Еще одному взрывом голову оторвало. Тело, фонтанировало кровью из перебитой шеи, сама голова на спине болталась, на тонкой полоске кожи держась, а руки беспорядочно шарили в поисках недостающей части. Может, несчастный надеялся на место водрузить потерянную черепушку?
Вторую линию тоже прошли как горячий нож сквозь масло. Враз перемахнули через бруствер и штыками добили пытавшихся сопротивляться. Малые гаубицы, что здесь располагались – тоже оказались разбитыми.
Тут заговорили пулеметы третьей линии, накрыв нас свинцовым дождем. Десятки пали за несколько секунд. Ничего не поделаешь – без потерь ни один бой не обходится. Угас наступательный порыв. Завязли. Да и как продолжать наступление, если головы не поднять.
Продвигались кое-как, черепашьими шагами, в перерывах, пока перезаряжались пулеметы в дотах. Пузом по ноябрьской грязи. Задержали нас враги, но все равно не удалось им остановить прорыв. Что могут несколько огневых точек, против целой дивизии? Многое, но не все…
Я не знаю, каким чудом я выжил в первых рядах, но дополз-таки в «мертвую зону», где пули не могли достать. Что делать, думаю. Подобраться и гранату в бойницу бросить?
Опять на живот и по-пластунски к доту, не поднимая головы. Если заметит враг, считай каюк. Подкрался под самую бойницу, бог миловал. Вырвал чеку и швырнул гранату. А дальше не знаю… Видимо, в дотах не только пулеметные ленты хранились. Грянувшим взрывом отбросило. Теряя сознание, еще успел услышать громогласное «УРА!!!», а потом как в сон провалился.
Пришел в себя, гляжу, а надо мной сестричка склонилась, бинтует. Юная такая, косицы русые из-под шапки выбиваются, и лицо веснушчатое-веснушчатое… А в глазах синих, как незабудки, слезы стоят. И шепчет: «Только не умирай, родненький, потерпи…»
- Живой я, девица, - говорю. Только изо рта вместо слов пузыри кровавые с хрипом вырвались.
Она еще пуще в слезы. А мне вдруг так легко стало. Лежу и слышу, как сердце в груди бьется: тук-тук… тук-тук… тук… тук… ту…

***

- Огоньку можно? Спички-то кончились... – старик достал еще одну папиросу.
- Конечно-конечно, - корреспондент поднес зажигалку к кончику беломорины, после чего и сам закурил. Услышанное цепкой хваткой продолжало держать, не отпуская ни на йоту. Он словно сам переживал описываемые моменты.

***

Ты, вот, парень молодой, образованный. Может по телевизору, а то и в живую видеть пришлось испанскую забаву. Корридой зовется. Человек один на один с диким зверем. Уставший, но взбешенный бык и перед ним тоненькая, как былинка, но гордо стоящая фигура со шпагой в руке. Борьба воли. Кто кого…
Вот и у меня своя коррида была. На Курской дуге. Под Прохоровкой, где две железных лавины сошлись, как молот с наковальней. Величайшее танковое сражение, как потом историки сказали…
Да только на том поле не одни танки бились. Досталось там русскому солдату. Хватило работы и артиллеристам и пехоте. Я тогда в противотанковом взводе служил. После Волоколамского шоссе мне такая дуэль уже не в новинку была. Но и танки под Прохоровкой уже другие были.
Так вот, на нашем участке прорвались немецкие «тигры». Не справились артиллеристы – кончились снаряды, лежат раскуроченными орудия. И тогда против танков встали люди. Чтобы ничего не мешало, передвигались налегке, сняв сапоги и гимнастерки. Ползли по полю, пытаясь укрыться от пуль и снарядов. Когда до танка оставались считанные метры, словно из-под земли вырастала фигура солдата со связкой гранат или «горючкой».
Настал и мой черед. Дополз, лежу, в сухую траву лицом уткнувшись. Жду, когда надо мной проползет железная махина. А он замер в десяти метрах от меня, как бык перед тореадором. Заметил. Окошко пулеметное откинул. Тут я и поднялся. В голове гудит. Усталость, пустота и безразличие ко всему. Только пульсирует кровь в висках: «За Родину, за Сталина! За Родину, за Сталина…». Только одно желание осталось – успеть гранаты швырнуть, чтоб он сдох, а там будь что будет...
Со стороны-то глядеть – мгновения прошли, а для меня тогда время остановилось. Стою – едва не падаю, ноги еле держат. Лицо кровью залито, весь ободрался, пока полз. Рука левая перебита и плетью висит. В правой – связка гранат противотанковых. Вместо шпаги. Тяжелые. Того и гляди, набок завалюсь. Тогда уже не встать, не подняться. Сил нет почти никаких. Проутюжит бык железный и дальше пойдет, а допустить этого нельзя. На этом рубеже я со своей связкой последний. Да и он один остался из тех, кто прорвался.
Вот так и стоим друг перед другом, как в испанской корриде.
Ему бы меня пулеметной очередью скосить, да видать заклинило оружие-то. Стоит, не глуша двигателя, и только стволом поводит – надеется из пушки достать.
Вот он шанс, подумалось. Рванул чеку, размахнулся… Видимо, в этот момент и он выстрелил.
Последовавшего взрыва танка я уже не увидел. В клочья снарядом разорвало – не соберешь.
Казалось бы все – погиб безвозвратно. Ан нет. Опять воскрес. Думал, судьба у меня такая: пока не прогоним вражину с родной земли – не будет мне покоя.

***

…Потом было форсирование Днепра, когда наш взвод, что первым за брустверы прорвался, термитным фугасом накрыло.
Ты обжигал когда-нибудь руку или ногу, или еще что? Обжигал, да? Вот видишь. Представляешь, каково оно ощущение. А когда весь горишь и не в силах сбить пламени?
Боль. Адская боль. Так умирать я как-то не привык…
Думал, здесь смерть к себе возьмет. Ведь разбили врага, не будет он больше топтать сапогами войны наши просторы. Не тут-то было…
После этого раза и умирать уже не страшно было. Что уж может быть страшнее…
…Дошел я до самого Рейхстага таким образом. И тут опять погиб безвестным. Слышал о двоих, что знамя красное на вершину водрузили? Егоров и Кантария… Еще бы. О них все слышали. А об остальных, что до и после них знамя устанавливали? Вот то-то и оно…
Я был первым…
Провались мы на верхний ярус. Трое из всей роты. Сержант, в плечо раненый, и двое рядовых.
На купол карабкаться начали. Я – впереди, со знаменем в руках.
Сержант сорвался сразу же. Рука, по-видимому, подвела. Что с напарником случилось, я сначала не понял. Оглядываюсь – скользит вниз с раскинутыми руками. До меня даже не дошло, что стрелок поблизости засел. Горячка боя не отпустила. Хотелось побыстрее до шпиля добраться, чтобы Знамя Победы над покоренной Германией реяло…
Стоило только укрепить флаг наш кумачовый – снял меня немецкий снайпер. В голову. Быстрая и безболезненная смерть. Вторым выстрелом древко срезал. Знамя и упало рядом со мной, полотнищем, словно саваном, укрыв. А тело потом обломками завалило, изуродовав до неузнаваемости…

***

- И жизнь у меня после войны не задалась особо, наперекосяк шла, не по-людски как-то. Пил много, пытаясь забыть весь ужас, через что прошел. Пару раз стрелялся – без толку. Живой, как видишь. И когда Господь к себе заберет, ума не приложу…
- Это что-то невероятное, - репортер в волнении взлохматил шевелюру, - сложно поверить…
- А ты и не верь. Не то за психического посчитают. Спасибо, что выслушал, Ванюша. Пора мне, - старик поднялся, собираясь уходить.
- Нет-нет, постойте! Фамилию-отчество скажите все-таки, чтоб мне репортаж оформить. Иван… - репортер раскрыл блокнотик и начал записывать.
- А нет у меня ни фамилии, ни отчества давным-давно. Забыл. Или не было… - старик печально улыбнулся, - запиши просто: рядовой пехоты Ваня… русский солдат…

запись создана: 09.05.2013 в 14:17

@темы: творчество, личное, {◕ ◡ ◕}, непобедимая страна, 9 мая, праздник

---

[Мьёльнир]

С днём связи всех причастных!
и Вас, Максим Анатольевич!

запись создана: 07.05.2013 в 06:02

@темы: работа - не волк, работа - work, {◕ ◡ ◕}, день связи, день радио, праздник

---

[Мьёльнир]

Забавное ощущение, когда у тебя неожиданно: хуяк, и есть пара родных сестёр. И ещё удивляющихся, что это младший братик такой умный получился.

@темы: день гранёного стакана, личное, омск головного мозга, {◕ ◡ ◕}, непобедимая страна, бухай, рванина!

---

[Мьёльнир]

После сегодняшнего апдейта, мне кажется, что файрфокс начал изменять мне с гуглхромом.

@темы: размышлизмы, день гранёного стакана, личное, омск головного мозга, {◕ ◡ ◕}, бухай, рванина!, firefox, google chrome

---

Гранитное сердце

[Мьёльнир]

Гранитное сердце(с)я



Не течёт вода под лежачий камень. Он одиноко замер в разлоге гор, укутавшись туманом. Один-одинешенек. Лишь капли дождя изредка омывают его лицо…
Или это всего лишь слёзы?

Сбросив с плеч вязанку хвороста, Эрзах по старой привычке отёр лоб в напрасной надежде смахнуть трудовой пот. Куда там… Но привычку не избыть.
На неестественно бледной для жителя гор коже не проступило ни капли влаги. Путь в другой конец долины за топливом для очага и обратно к затерянному в изломах ущелий домику у обычного человека отнял бы изрядное количество сил. Но, к сожалению, Эрзах не был обычным человеком. Больше не был…
Стоило ему вспомнить об этом, как силы вмиг покинули его не знающее физической усталости тело. Тяжело вздохнув, как измотанный скитаниями по горам тур, он опустился на кривую скамью, которая тревожно скрипнула в ответ.
Тяжёлые воспоминания истощают сильнее любого труда.
Эрзах закрыл глаза, пытаясь отогнать наваждение. Но оно отнюдь не жаждало, чтоб его спровадили прочь. Напротив, оно затягивало в глубины воспоминаний. В те далекие годы, когда в груди сердце ещё горячо било в барабан, а не висело каменным грузом, как ныне.
Скамейка под Эрзахом вновь скрипнула, на сей раз тоскливо и протяжно, будто бы прося избавить её от мучителя – рассевшегося хозяина. И наваждение сгинуло. Исчезло, затаилось на время. Но Эрзах знал, что вскоре оно вновь возвратится, чтобы терзать его душу.
Он встал со скамьи и с благодарностью посмотрел на плод своих давних трудов. Иссохшее за долгие годы дерево доживало последние дни. Порой, глядя на потрёпанную временем скамейку, Эрзах всё чаще задумывался о том, чтобы несколько обновить убранство дома и двора.
В отличие от него, ничто не вечно под звёздами.
За домом, за нелепой кособокой мазанкой, голодно завыл Пастух. Вспомнив, что не кормил пса со вчерашнего вечера, Эрзах хлопнул себя по лбу за забывчивость и скорым шагом направился на кухню. К ларю, где лежал последний кус вяленого козьего мяса. Отрезал большую часть, оставив себе лишь толику для скромного обеда. Хватит для лёгкого перекуса, дотерпеть до ужина – Эрзах не прихотлив.
Пастух радостно завилял хвостом, совсем по-щенячьи – почуял запах пищи. Улыбнувшись, Эрзах отдал мясо псу. Тот, радостно повизгивая, точь-в-точь, как в детстве, принялся уплетать долгожданное лакомство.
- Приятного аппетита, старина, – Эрзах наклонился, чтобы потрепать Пастуха по седому загривку. Пятнадцать лет прошло с той поры, как он подобрал еще слепого щенка – единственного друга за столетие одиночества, неизвестно как оказавшегося на его пороге, - сейчас попить тебе налью.
Колодец – неровно выложенная камнями, но глубокая яма, был до половины заполнен. Заскрипел не менее иссохший, чем скамейка, ворот. Зажурчала цепь. Эрзах вытянул из гранитной пасти измятое ведро, в котором весело плескалась кристальной чистоты вода. Налил в уже опустошенную проголодавшимся Пастухом миску. Стосковавшись не только по еде, но и воде, тот принялся жадно лакать.
Эрзах ещё раз погладил пса, с сожалением улыбнулся.
Увы, время неумолимо. Вскоре наступит момент, когда Пастуха не станет, и он опять останется наедине с одиночеством. Вновь начнёт медленно сходить с ума от безысходности. Один супротив мира, вопреки времени. И поговорить-то будет не с кем. Стадо коз – не в счёт. Тупые животные – слушать не умеют, не говоря уж о понимании.
- Эх, Пастух… - во рту у Эрзаха внезапно пересохло, а глаза предательски защипало.
Он наклонился к ведру и, сложив ладони лодочкой, зачерпнул студеной. Смочил губы, плеснул на лицо. Накатившее наваждение исчезло так же быстро, как и появилось. Но Эрзах, на всякий случай, для надежности, погрузил лицо в ведро с водой. Холод окончательно отрезвил его.
Фыркнув, он мотнул головой, стряхивая жгучие капли. На глаза упали тёмные пряди – волосы Эрзаха давно забыли, что такое стрижка. Сам-то Эрзах помнил это слово, но только в отношении овец. Отражение – молодое лицо с пронзительными голубыми глазами, так же намекнуло, что неплохо было бы вспомнить такое слово, как бритва.
Эрзах ухмыльнулся и подмигнул отражению, и юноша в ведре ответил ему тем же…
- Как думаешь, Пастух, стричься, бриться? Или не стоит? В большой кишлак надо идти, на базар. Продать пух, да продуктов купить: той же муки, да масла солнечного. А то в ларе и погребе шаром покати – одна вяленая козлятина. Кто захочет купить пух у неопрятного торговца, а, Пастух?
Пёс, устроившийся в тени мазанки, чтобы заслуженно вздремнуть после обеда, безразлично зевнул. Ему-то что, мясо есть, и ладно.
- Ну ты, пройдоха… - юноша отбросил непослушные волосы со лба, - ладно, отдохни с часок, потом на базар пойдём. Ты же не хочешь, чтоб хозяин голодал? А вернемся, коз подоим, я тебе молока парного налью…
Ответом было сопение Пастуха.

Тропинка незримым клубком разматывалась под ногами. На спине болтался большой тюк козьего пуха. А рядом трусил верный Пастух, довольный прогулкой.
Путь до большого кишлака неблизкий – несколько часов плутать по закоулкам ущелий. Пусть Эрзах не столь часто отправлялся в люди, но за многие годы запомнил дорогу назубок. Случающиеся землетрясения, сходы каменных лавин не затронули узенькой тропки, не оборвали тонкой нити, связывающей его с людьми.
- Что, Пастух, давненько мы с тобой не бывали на базаре? – юноша на мгновение остановился поправить сползающий со спины тюк, подтянуть ременную петлю.
Пёс радостно осклабился и несколько раз гавкнул, соглашаясь с хозяином – последний раз они с Эрзахом отправлялись в кишлак две полных луны назад. Эхо лая, заметавшееся меж каменных стен, затихнув, утонуло в глубине ущелий.
- Тише, дружище, тише. Разбудишь старушку-гору, она нам вмиг царские курганы соорудит – засыплет камнями, и помянуть будет некому, - юноша вздохнул собственной лжи. Хорошо, что его друг не умеет читать мыслей.
Могила могла бы быть только одна – Пастуха. Эрзаха смерть в очередной раз обошла бы стороной. Поначалу, едва узнав о своём проклятии – гранитном осколке, в которое превратилось горячее молодое сердце – Эрзах пытался покончить с собой. Всё без толку. Проклятье колдуньи, чьей близости безуспешно добивался молодой царевич, оказалось сильнее смерти.
Как сейчас юноша помнил разгневанный взгляд Джанайи в тот момент, когда он произносил пустые признания в любви – ярче пылает только кузнечный горн. И её слова…
«Пусть же камнем станет твоё сердце, которое не знает жара любви. И пусть камнем тот обратится, кто тебя полюбит».
Эрзах тогда лишь рассмеялся в лицо разгневанной женщине – подумаешь, недотрога… Сама потом будет жалеть, что отказала царевичу. Могла бы в злате-серебре купаться, а ей, видишь ли, любовь истинную подавай.
Напрасны были смех и презрение – дома, вместо привычного тепла, ждали только холодные каменные статуи родителей, младших братьев и сестер Эрзаха. И укор в их потухших глазах…
Дальше был только бег прочь от прошлого, от людей, от себя самого…
Сквозь нахлынувший поток горьких воспоминаний до юноши пробился оглушительный лай встревоженного Пастуха, вновь, на какое-то время рассеяв в душе Эрзаха набежавшие густые тучи…

Козий пух на базаре пользовался постоянным спросом. И Эрзах не побоялся даже несколько завысить цену: десять монет вместо восьми. Его товар был много лучше прочих, так что покупатель выискался сразу. Ничего удивительного, ведь у Эрзаха за плечами опыт веков.
После необходимых покупок: муки, масла – от выручки ещё кое-что осталось. Пара монет, которые Эрзах решил было приберечь, и уже направлялся к выходу с базара, когда его внимание привлекла лавка с украшениями. Вернее, ноги сами понесли его к прилавку. Молодая торговка, предлагающая обывателям драгоценные товары, оказалась девушкой ослепительной красоты. Она приветливо улыбнулась новому покупателю.
- Что ж вы, юноша, так поздно подошли. У меня почти всё разобрали, - она, показно извиняясь, развела руками, - осталась разве что сущая безделица.
На прилавке одиноко лежал кулон на тонкой цепочке – сердце, вытесанное из красного гранита. Взгляд юноши словно приковался к безделушке.
- Нравится? – спросила девушка, заметив, как Эрзах уставился на украшение, - берите, не прогадаете. Всего пара монет. Подарите девушке сердце, - она кивнула на кулон, - девушка, взамен, подарит вам свою любовь.
Эрзах, наконец, смог оторвать взгляд от кусочка гранита, поднял глаза и улыбнулся торговке.
- Беру, - на прилавок легло два железных кругляша.
- Вот и ладно. Берите, и пусть вам улыбнется счастье. После свадьбы ещё «спасибо» скажете Джанайе…
- Джанайя? – голос Эрзаха задрожал.
Рядом неистово и протяжно взвыл Пастух…

Эрзах не знал, сколько он бежал и куда. Он спотыкался несчётное количество раз, поскальзывался на камнях и падал, разбивая в кровь руки, колени и лицо – но, как обычно, не чувствовал боли. Он не чувствовал тяжести мешка на плечах. Не слышал за спиной истошного лая Пастуха.
Позади не было ничего, кроме настигающего прошлого. И Эрзах боялся обернуться, чтобы столкнуться с ним лицом к лицу. Боялся снова увидеть укор в каменных глазах родных.
А неотступно в мыслях билось имя: «Джанайя»…
- Джанайя! – хриплый крик раз за разом рвал пересохшее горло. Эрзах бежал и не замечал, что вопит, будто в приступе падучей, - будь ты проклята, Джанайя!
Он еще раз упал и едва смог подняться. Силы оставили его. Стоя среди гор, под набежавшими тучами, Эрзах зарыдал от бессилия. Так плачет заблудившийся в горах ребенок, который в отчаянии не может найти дорогу домой. Так и бессмертный юноша с гранитным сердцем плакал, в бессилии обрести самого себя прежнего.
Проливной дождь жесткого неба лишь добавлял слёз на его лице…

- Эй! Вы слышите меня? Очнитесь!
Эрзах почувствовал, как его небритой щеки коснулось что-то шершавое, и открыл глаза.
Рядом скулил верный Пастух, вылизывая хозяину лицо. А над самим Эрзахом склонилась та самая девушка, у которой он, чуть было, не купил проклятое ожерелье.
Юноша задрожал и стиснул кулаки, пытаясь отогнать вновь подступившее наваждение.
- Вы помните меня? Я – Джанайя, - девушка улыбнулась.
- Уходите, оставьте меня, - Эрзах поднялся, - я не хочу знать ни кто вы, ни почему пошли за мной.
- А на базаре вы не казались таким грубияном, - девушка притворно нахмурилась и стрельнула в Эрзаха чёрными глазками, - зачем вы убежали так внезапно? Монеты бросили, а кулон почему-то оставили. Я, между прочим, девушка честная. Мне чужого даром не надо!
- Я повторяю, что не хочу знать ни кто вы, ни почему пошли за мной, - стараясь не обращать внимания на девушку, Эрзах наскоро приводил себя в порядок. Но первым делом проверил – не отсырела ли мука в заплечнике во время дождя, и не порвались ли бурдюки с маслом.
- Не хотите, как хотите. Из-за вас и вашего кулона, я здесь. Заберите покупку и проводите меня до кишлака, сама я дороги не найду, - Джанайя обиженно надула губки, - вот ведь мужчины пошли…
- Забирайте ваш кулон. Считайте, что я вам его дарю.
- Нет, так не пойдёт!
- Послушайте, Дж… - Эрзах, наконец, собрался с силами и посмотрел на девушку. Но стоило ему произнести первые буквы её имени, он сбился и застыл, как истукан, с открытым ртом. Отчасти от того, что боялся произнести её имя, отчасти – сраженный её красотой.
У ноги ехидно фыркнул старый Пастух…

Забил родник рядом с одиноким гранитным осколком. Густые, как кисель, воды приняли и ласково обняли отшельника, оказавшегося поневоле на дне ручья – нарушили молчаливое уединение. Пролетели годы, проснулся камушек, задрожал – точит его нещадная вода…

Эрзах до сих пор не понимал себя, почему позволил девушке пойти с ним, а не проводил её до кишлака. Может, слишком просящий взгляд был у Пастуха…
Таким же мучительным был вопрос: что же заставило Джанайю пойти с ним?
Каким из её слов верить?
Словам, что ей по сути негде было ночевать, так как постоялый двор в кишлаке был забит? Или тем невзначай оброненным у торгового прилавка словам о подаренном кулоне и о подаренной любви в ответ?
Так или иначе, но в его и без того не просторном домике стало ещё теснее.
Эрзах, конечно же, уступил девушке свой топчан и одеяло из козлиных шкур. Сам же приютился в противоположном углу на тонкой циновке. По сути, ему было неважно, на чём спать. Топчан и одеяло были лишь данью привычкам.
- Спокойной ночи! – пробурчал он Джанайе.
А наутро ни он сам, ни девушка так и не смогли объяснить друг другу, как оказались под одним одеялом. Как и не смогли посмотреть в глаза друг другу за весь день.
Но наступила ночь… Гранитное сердце на цепочке продолжало мирно спать среди козьих шкур…

Двое застыли на пороге. За дверью ждала дорога и верный проводник – старый пёс.
- Эрзах, ты же понимаешь, что я не смогу так просто уйти, - слова давались девушке с огромным трудом, она едва сдерживала слёзы. На её шее висел подаренный ей юношей гранитный кулон.
- Нет, Джая, это ты не понимаешь. Ты должна! Иначе… - Эрзах запнулся.
- Что иначе? – она в отчаянии смотрела на него. В уголках глаз дрожали солёные хрусталики, но так и не решались сорваться.
- Ничего! – Эрзах отвернулся.
- Не молчи! – слёзы всё-таки нашли выход наружу, - только не молчи, я прошу тебя!
- Джанайя, я – чудовище, меня нельзя любить!
- Не ври мне, слышишь! Никогда не ври! Лучше сразу скажи, что не любишь меня. Подлец! – девушка рыдала навзрыд, слёзы градом катились из её чёрных глаз.
- Джая, ведь я рассказал тебе о проклятии, - Эрзах взял руки девушки в свои, слегка сжал, - полюбивший меня станет камнем. Таким же холодным и безжизненным, как моё сердце. Я не могу любить, и не могу быть любимым. Прошу тебя, уходи… Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же самое, что и моими родными.
- Нет, я не верю!
- Уходи! – он вытолкнул её за порог, запер дверь и опустошенно выдохнул.
Пусть так. Пусть дорога и слёзы, чем дождь и камень…
Или…
Эрзах распахнул двери настежь. Джанайя, не оборачиваясь, в сопровождении верного Пастуха шла по направлению к кишлаку.
- Прощай, Джанайя, - прошептали обескровленные губы, - я люблю тебя!
Грянул гром. В небе и в груди Эрзаха одновременно. Но он будто бы не заметил этого. Раскатистый рёв небес раздался еще раз, и юноша, схватившись за сердце, в бессилии упал на колени.
Взгляд Эрзаха, затуманенный слезами боли и разлуки, застыл, глядя на оставленный Джанайей предмет.
На пороге остался лежать треснувший гранитный кулон…

Из забытья его вырвало поскуливание Пастуха. Верное животное свернулось клубком возле ног Эрзаха.
- Вернулся, старина? – юноша привычно потрепал пса по загривку, - проводил Джанайю?
При звуке имени девушки Пастух перестал скулить и радостно подскочил.
- Что, обрадовался? Рад, что она ушла? – протянул Эрзах в задумчивости, - а я теперь вот не знаю, радоваться за неё или плакать, что отпустил. Кстати, чем это пахнет? – с кухни доносился аппетитный запах жареного мяса.
- Вот ведь мужчины пошли… - донесся голос Джанайи.

- Ты не ушла… – в промежутках между поцелуями только и мог выговорить Эрзах.
- Конечно, не ушла, - Джанайя тщетно пыталась высвободиться из объятий юноши, - попробуй тут уйди, всю дорогу завалило. Пришлось возвращаться. А теперь, мой милый, отпусти-ка меня. Если у нас обед пригорит…
Оставив любимую, Эрзах вышел на залитый солнцем двор. Горячие лучи обожгли его. А на лбу моментально выступил пот.
У порога, наряду с кулоном, лежало треснувшее гранитное сердце…

@темы: творчество, личное, омск головного мозга, {◕ ◡ ◕}

---

Ноах (Последний день цивилизации)

[Мьёльнир]

Ноах (Последний день цивилизации)(с)я

***День***

Нещадно палило солнце, бередя пронзительными лучами и без того рваный раскаленный воздух. Неумолимая жара приближающегося полдня загнала небольшое стадо ленивых овец в тень кипарисовой рощи, которая, благодаря бьющему посреди неё ключу, ещё сопротивлялась окружающему пеклу.

В лежащем ниже по склону небольшом потрёпанном городке ветер катал по узким проулкам шары высохшего качима. Тот бессильно скребся о глиняные мазанки, умоляя пустить в тень, спасти от безжалостных лучей.

Мужчина отложил топор, распрямил широкие плечи и погрузил натруженные ладони в прохладную воду источника. Шумно фыркая, с наслаждением омыл лицо. Остро блеснули карие глаза. Влага в пару мгновений вернула свежесть, и усталость спряталась за ближайший куст, чтобы исподлобья зло наблюдать за неподдающимся ей человеком. А тот, словно и не было гнетущего зноя, закусив курчавую бороду, снова взял в руки тяжелый топор. И вновь раздались уханье железа и протестующие вскрики срубаемых кипарисов.

- А ты неплохо справляешься! – глухой голос прервал настойчивый стук топора, - И всё так же один?

Мужчина опустил топор и обернулся. Наставник имел обыкновение появляться неожиданно. Ни шелеста отливающих железом крыльев, ни скрипа ладно подогнанных доспехов, ни бряцанья широкого меча на бедре.

- Действительно, неплохо? Это что, похоже на корабль, на этот «шлюп»? – карие глаза недоверчиво сверкнули.

- Пока больше напоминает половинку ореховой скорлупы, - Наставник улыбнулся, - но ты – молодец, не сдаешься.

- А что мне остается? – едва слышно хрустнули пальцы на топорище, - Уж лучше прослыть блаженным, который строит корабль там, где нет ни реки, ни моря, чем остаться без имени и потомства.

- Ну, так уж и блаженным, Ханих? – металлическая ладонь Наставника успокаивающе опустилась на плечо мужчины, - Таких бы блаженных, да побольше… Можно сказать, единицы.

- Я устал, Морэ, - тот, кого назвали «ханих», глубоко вздохнул, - я хорошо пасу овец, моё стадо приумножается, люди мне завидуют. Но ты дал мне Цель – построить корабль. Менее достойные, чем я получили имя, у них дети. А я? Мне завидуют и плюют в спину – безымянный имеет больше, чем прочие. Евга сказала, что уйдёт к другому, если я буду продолжать махать топором в попытке построить это чудовище. Ей не нужен ханих. Ей давно пора стать матерью, а мне – отцом. Где справедливость, Морэ?

- Взгляни в небо, Ханих. Что ты видишь?

- То же, что и каждый день: солнце и по ночам луны со звёздами. Фатта светит особенно ярко последнее время, а Левана прячет лицо, - в тоне кареглазого послышалась ирония.

- Ты видел новую звезду, о которой я тебе говорил? – Наставник испытующе посмотрел на своего подопечного.

- Да, Морэ, - ханих отвернулся. От взгляда пронзительных голубых глаз ему стало не по себе.

- Это ответ на твой вопрос, друг. Это – справедливость. Для всех! – голос Наставника сорвался, и он замолчал.

Наступившую тишину нарушило яростное блеяние и отчаянный стук рогов – два самца не поделили молоденькую овечку.

- Сколько осталось времени, Морэ?

- Сотня восходов солнца, Ханих. Сто первого может не случиться ни для тебя, ни для Евги.

Рука кареглазого судорожно стиснула топорище.



Тихо шуршало колесо прялки. Мурлыча себе под нос, Евга сучила нить. Когда мужа не было дома, она по обыкновению занималась пряжей, пережидая, когда солнце опустится за вершину горы, и городок накроет спасительной тенью.

Лежащий у входа в хижину пёс навострил уши и глухо гавкнул.

- Молчи, Кальбо! Место! – прикрикнула на пса женщина.

Она слишком хорошо знала, кто стоит за дверью, и не только потому, что только на него собака реагировала подобным образом. Если бы там был Ханих, то Кальбо уже радостно крутил бы хвостом. Если кто чужой, то яростный лай не заставил бы себя ждать.

Низ живота налился томлением. Это могло означать только одно…

- Входи, Морэ, я одна.

Он вошёл порывисто, не давая жаре с улицы проникнуть в прохладу жилища Евги и Ханиха. Бросился к ней, по пути едва раздавив железным сапогом пса, а после чуть не сломал прялку, стремясь скорее заключить её в объятиях.

- Тише, прошу тебя! Куда ты торопишься? – прошептала она, утопая в его поцелуях, дрожа от прикосновений к коже металлических пальцев. А он уже срывал с неё одежду.

Её ладонь упёрлась в его грудь. Горячий металл, казалось, пульсировал вместе с ударами сердца Морэ.

- Прошу тебя, господин! – ладонь надавила чуть сильнее, и доспехи голубоглазого гиганта пришли в движение, - Откройся мне, - металлические крылья с едва слышным шелестом упали на глиняный пол, тихо лязгнул меч, опустившись на груду доспехов, - и владей мной!

… Полдень. Два обнаженных тела сплелись в любовной игре. Времени до захода солнца, когда вернется ханих Морэ, пылким любовникам должно хватить вдосталь.

***

Полдень в Атладте был очень оживлённым. Впрочем, как и утро, и вечер. Гигантский город-остров напоминал титанический муравейник: снующие без устали люди-муравьи с самого рассвета и до заката торопились что-то и куда-то донести, что-то кому-то передать и тут же бежать за новым чем-то, чтобы повторить цикл. Структурированная, упорядоченная суета по передаче соломинки.

Наама стояла на балконе обсерватории, кутаясь в тёплый плащ, и смотрела на раскинувшийся перед ней город. Ветер трепал её золотые локоны и заставлял слезиться голубые сапфиры глаз.

На верфях кипела особенно ожесточенная работа – судостроители, не покладая рук трудились над созданием шлюпов – пути спасения для цивилизации.

Сто дней, и от кипящего жизнью муравейника останутся только воспоминания. А сам муравейник постигнет та же судьба, что и его собратьев в странах, лежащих к востоку за проливом – постройках термитов, которые раз за разом в сезон дождей смываются наводнениями. Но упрямые насекомые раз за разом с завидным упрямством отстраивают свои дома.

Вот почему Нааме так нравилось сравнивать город и жителей с муравейником и его обитателями: она верила в то, что люди-муравьи вновь вернутся, чтобы восстановить разрушенное. И всё будет как прежде.

- Я так и думал, что ты здесь, - донесся голос с лестницы, - почему не идёшь домой, отдыхать? Я же вижу, как ты измотана.

- Амитэль… - повернувшись к коллеге и другу, она улыбнулась. Правда, улыбка вышла усталой, что не укрылось от взгляда поднявшегося на балкон мужчины, - не думала, что ты вернёшься так быстро. На тебе форма Небесного Странника? Откуда…

- Твой Разиэль помог, расстарался, достал для меня комплект, - Амитэль пошевелил крыльями, деловито положил руку на эфес меча. Его голубые глаза смеялись, видя изумление девушки, - ну как, смотрюсь?

- Не скрою, тебе идёт, - Наама поморщилась. Надев форму, Амитэль стал точной копией своего брата, разве что более худощав, - теперь понятно, как ты успел так быстро обернуться. Расскажи, какие данные с удалённых обсерваторий удалось снять? Может, есть надежда…

Её вопрос был внезапным порывом ветра, затушившим искру веселья во взгляде Амитэля. Огонёк исчез в сгустившемся тумане печали.

- Надежда есть всегда, - он отвернулся, глядя на суетящийся город, чтобы Наама не прочла в его глазах правду, - давай я отнесу тебя домой, ты устала. Мы все устали…

Она не стала возражать.

Он расправил крылья.



***Вечер***

Еженедельное расширенное заседание Совета Атладты проходило в штатном режиме...

После доклада министра тяжелой промышленности о выполнении плана по производству моторов для спасательных шлюпов, был зачитан доклад министра судостроения о поджимающих сроках и нехватке рабочей силы.

- Сорок дней осталось! – гремел министр, - а мы отстаем от графика на двое суток. Комплектование шлюпов завершено на восемьдесят пять процентов. Мы можем не успеть.

- Успокойтесь, министр. Вам была дана рекомендация увеличить для аборигенов продолжительность рабочего дня, вы исполнили? – голос председателя совета, дородного мужчины с седыми волосами и бледной кожей, был полон раздражения.

- Нет! – ответ министра был так же резок, - Мне нужны инженеры, а не тупые аборигены!

- Садитесь, министр… - властным жестом председатель указал на пустующее кресло. Угрюмый взгляд из-под густых бровей не обещал министру ничего хорошего после окончания собрания, - следующий докладчик! Слово предоставляется капитану Небесных Странников – Разиэлю.

- Прошу прощения у уважаемого Совета за неподобающий вид, я только что вернулся из патруля… - крылья за спиной голубоглазого светловолосого гиганта слегка колыхнулись, когда он занимал место на трибуне, - Программа протекции и поддержки прочего населения планеты продолжается, согласно разработанного ранее плана. О грядущей катастрофе жители частично предупреждены.

По залу пошёл гул.

- Два месяца назад был отдан приказ о свёртывании программы, капитан. Почему он не выполнен? - председатель совета привстал со своего места, - присягу нарушаете?

- Никак нет, Рашэй. Основное положение присяги гласит о необходимости защиты и спасения каждой человеческой жизни каждым, вступившим в ряды Небесных Странников.

- Это аборигены, капитан. Мы не можем спасти всех. Именно поэтому решением Совета программа объявлена закрытой, - густые брови председателя сошлись к переносице, - на этом точка. Вам есть, что ещё сказать Совету?

- Они такие же люди, Рашэй. Мы обязаны дать им шанс на выживание.

- Довольно! Займите своё место! Следующий докладчик!

Разиэль судорожно сглотнул.



- Я горжусь тобой, милый! – Наама нежно обняла мужа, прильнув к теплому металлу его доспехов, - переодевайся, ужин ждёт. У нас гости. Твой брат уже успел рассказать о случившемся на Совете, - её ладонь коснулась груди мужа, под сердцем, запустив механизм снятия брони, - быстро в душ, чистая одежда в спальной!

- Слушаю и повинуюсь! – Разиэль попытался изобразить подобие улыбки, - дайте мне минут десять.



- Как чувствуешь себя, защитник слабых и угнетённых? – Амитэль стиснул ладонь брата в приветствии, - не ожидал от тебя такого выступления на Совете, впечатлён. Да не хмурься ты так!

- Давай не будем об этом, - лицо Разиэля превратилось в угрюмую маску. Он молча уселся за накрытый стол и принялся есть. Контрастный душ ненадолго снял с него накопившееся напряжение, но реплика брата вернула его обратно.

- Вина? – чтобы разрядить обстановку Наама плеснула рубиновой влаги в немедля подставленную чашу Амитэля, после чего подошла к мужу и наполнила его кубок.

- Прекрасное вино! Насыщенный букет, – Амитэль аж причмокнул губами, но не выпустил чашу из рук.

- Как дела на небосводе? О чём говорят звёзды? – сделав добрый глоток, Разиэль откинулся на спинку стула, закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Невидимый обруч, сдавивший грудь минутами ранее, ослабил объятия.

- Звёзды говорят, что жить будем хорошо, но недолго, - Амитэль сумрачно ухмыльнулся, - они не просто говорят, брат. Они кричат об этом. И каждую ночь всё громче, - его тон с ироничного ненадолго изменился до серьёзности. Он сделал ещё один глоток из чаши, и снова на лице заиграла кривая ухмылка, - Уши болят нестерпимо, так что приходится спать днём, а по ночам работать в наушниках.

- Помогает? – Разиэль вновь пригубил вина и неожиданно поддержал иронию.

- С ума ещё не сошёл, как видишь, - Амитэль залпом опустошил чашу, допив остатки, - Наама, тебя не затруднит… - его взгляд умоляюще уставился на кувшин с вином.

- То есть, добрых известий нет? – Разиэль, опростав кубок, по примеру брата протянул его, чтобы жена заботливо плеснула вина.

- Никаких. Астероид несётся по предсказанному курсу. Без отклонений. Через сорок дней попадание в яблочко. Фатта разлетится вдребезги, как тарелка, разбившись на множество осколков. Землю засыплет обломками, мусором от столкновения. Возникшая от изменения окружающей космической массы приливная волна смоет следы этой помойки, доставшиеся Земле. И цивилизацию заодно. Страшно, брат?

- Цивилизация… - протянул Разиэль, смакуя каждый слог, - главное, после катастрофы собрать её осколки.



Беседа о судьбах человечества затянулась до заката.

Амитэль засобирался. Сегодня была его очередь дежурить в обсерватории, собирать данные о перемещениях небесных тел. Перед уходом он выпросил у Наамы бурдючок с вином, чтоб «легче коротать время».

Тепло попрощавшись, он ушёл.

- Пойдём в спальную дорогой, - проворковала Наама и потянула мужа за собой. Выпитое вино притупило страх перед действительностью и пробудило в ней совсем другие инстинкты, - я соскучилась, тебя так давно не было дома.

- Прости, милая. Я слишком устал, - Разиэль резко отстранился, когда жена расстегнула ему рубашку и игриво запустила ладони в образовавшуюся брешь, - и завтра снова в патруль.

Наама замерла, похолодев. И вовсе не от его равнодушного, как свет беспощадной Фатты, ответа. Её пальцы нащупали на его спине свежие царапины от ногтей – такие же отметины, как некогда оставляла она, задыхаясь страстью в его объятиях.

- Хорошо, любимый, отдыхай, я всё понимаю, - услышала она собственный голос.



Рано утром он ушёл, забыв попрощаться.

Уткнувшись в подушку, она слышала его металлические шаги, когда он, надев доспехи, выходил на балкон. Слышала шелест его расправляющихся крыльев. А потом она долго лежала, слушая оставшуюся с ней звонкую тишину.

Предана. Забыта. Одинока.

Сил не было даже на проклятия. Но они появились. На месть.

Но червь сомнения вгрызся ей в сердце: а вдруг, она ошиблась, одурманенная вином.

«Не доверяй и проверяй!» - переиначила она старую поговорку и, одевшись, направилась к Амитэлю.



- Амитэль, открой! – Наама отчаянно барабанила ручкой двери по обитому полосами металла дереву. Ясно, что после бессонной ночи, да ещё и сопровождавшейся распитием вина, астроном спал без задних ног с залежами звёздной пыли в ушах.

После пятнадцати минут беспрерывного стука она услышала, как сдвинулся засов, и перед ней появилось заспанное лицо Амитэля.

- Что-то срочное? – астроном зевнул так, что позавидовали бы бегемоты из Атладского зоопарка, - проходи.

- Форма Небесного Странника, что дал тебе Разиэль, ещё у тебя?

- Конечно. Подарки я не возвращаю, - всегдашняя кривая ухмылка проползла по лицу Амитэля.

- Она нужна мне.

- Зачем? - удивлению Амитэля не было предела, - У нас не планируется срочных командировок куда-либо.

- Не спрашивай, хорошо. Просто дай. На время. Сегодня-завтра. Или попросишь у брата ещё один комплект. Ты же не откажешь старой подруге? – она слегка ущипнула мужчину за предплечье и стрельнула глазами – её безотказное оружие воздействия на Амитэля.

Тот, как всегда, сдался на милость агрессора. Когда-то он соперничал с Разиэлем, добиваясь сердца Наамы, но она предпочла его брата. Он смирился, но по-прежнему любил Нааму, хоть и старался скрывать чувства, прикрываясь маской друга. Она знала об этом, и умело пользовалась.

- Ты хоть летать-то не забыла как?

- Похоже, это ты забыл: курс подготовки со сдачей экзаменов мы вместе проходили. И кто-то отстал в «небесной гонке», как бегемот от страуса.

- Ну-ну, - он широко улыбнулся, - не бегемот хоть, скажешь тоже…



Сигнал от доспеха Разиэля шёл с востока. Наама поблагодарила систему навигации, позволяющую Небесным Странникам при желании найти друг друга, и устремилась к источнику.

***

Солнце стояло в зените. Пламенный шар продолжал ненавидеть землю, посылая ей нестерпимую жару.

За прошедшие два месяца роща кипарисов изрядно проредилась. Топор и руки Ханиха не знали усталости.

- Я горжусь тобой, Ханих, - голубоглазый гигант в доспехах с крыльями за спиной стоял рядом с раздетым по пояс темноволосым мужчиной с мокрой курчавой бородкой, - великолепно.

Наама, затаившись среди густой листвы, наблюдала за мужчинами, стоящими у уродливого деревянного сооружения, отдаленно напоминающего спасательный шлюп с верфей Атладты, но без крыши.

- Четырнадцать восходов солнца и работа будет завершена, Морэ.

- Ты помнишь, что должен сделать после того, как завершишь строительство?

- Да, Морэ. Инкст… Инстрк… - темноволосый запнулся на трудном и незнакомом слове, - инструкции выполню точь-в-точь. Тем более что, чем ярче горит по ночам новая звезда, тем легче убедить людей, что я прав. Сумасшедшим меня больше никто не называет, - он улыбнулся широкой открытой улыбкой.

Наама нашла, что «ханих» довольно симпатичен. Даже на фоне красавца Разиэля.

- В последний восход солнца я приду, Ханих.

- Буду ждать, Морэ.

Разиэль расправил крылья и поднялся в воздух, через несколько мгновений исчезнув из вида.

Наама закусила губы. Её обжёг горячий стыд за то, что подозревала мужа в измене, а он, как и рассказывал, пытается спасти жизни «аборигенов». Её первым желанием было догнать супруга, объяснить ему всё и извиниться за недостойные мысли.

Сигнал с доспеха Разиэля замер, пульсируя в одной точке. И неожиданно пропал. Датчики перестали фиксировать биение сердца владельца.

От нахлынувшего страха и паники у Наамы на долю секунды подломились колени. Но в следующее мгновение, обнажив меч, она с яростным воплем взвилась в воздух. Самка, готовая убить за своего самца.

Ханих с изумлением проводил глазами стремительный рывок в небо ещё одного Морэ.



Наама бесшумно приземлилась на окраине небольшого городка. Если бы меч мог кричать от боли, то он вы истошно вопил – так сильно её ладонь сжимала рукоять.

Улицы были пусты. Ветер всегдашне лениво гнал по ним сухой качим и мертвую пыль. В ближайшем доме – глиняной растрескавшейся мазанке глухо гавкнула собака.

- Кальбо, место! – где-то на грани слышимости разобрала Наама женский голос, сорвавшийся в стон, - господин! Морэ, прошу тебя, тише, умоляю, - голос прерывался стоном после каждого слова, - вдруг соседи услышат, и Ханих узнает…

Меч выпал из вмиг ослабевшей руки.



Ханих присел перекусить у ручья лепёшками и овечьим сыром, что заботливо собрала ему на обед Евга. Свежая вода из бьющего посреди рощи ключа была слаще всякого вина. Закончив трапезу, он опустил сложенные лодочкой ладони в ручей и ещё раз от души напился. Потянулся так, что хрустнули, казалось, все кости разом. И с наслаждением упал в пушистую траву, глядя в бездонную синь небес.

Краем глаза он заметил блеск металла, среди островка особо густорастущих кипарисов, срубить которые у него рука так и не поднялась, - «Морэ вернулся… А, в Пекло его. Имею я право несколько минут передохнуть».

Но, это был не Морэ. Вернее, не его Морэ.

На прогалину вышла женщина столь ослепительной красоты, что Ханих замер, как будто все его мышцы разом окаменели. На ней были точно такие же доспехи, как и у его Морэ. Но если тому они добавляли непоколебимой мощи, делая похожим на нерушимую скалу, то девушке – лишь грации, подчеркивая казавшийся неземным ореол великолепия.

Странным был лишь блеск её голубых, как небо, глаз – дикий, животный и в то же время отрешённый.

- Успокой меня! – ладони коснулись закованной в металл груди, и она выпорхнула из осыпавшихся в траву доспехов как бабочка из треснувшей куколки.

Он вскочил, дрожа всем телом, не зная, что делать.

- Успокой меня, Ханих! – она прыгнула на него как голодная львица, сбив его с ног в изумруд травы и одним движением сорвав штаны.

- Я не имею права прикасаться к женщине, пока… - его плоть, твердея в её руках, говорила обратное, - пока я – безымянный ханих, не достигший Цели.

- Я – Морэ! Я – твой новый Наставник. Я даю тебе новую Цель, - касаясь тела Ханиха, его бронзовой кожи, Наама внезапно задохнулась от нахлынувшей на неё страсти, смешавшейся в невероятный коктейль с томящимся в груди чувством мести, - успокой меня! И я дам тебе имя!

Ослушаться Морэ он не мог…

… - Ноах! – выдохнула Наама, впившись ногтями в бронзу его спины, - имя тебе – Ноах…



***Ночь***

За день до приближающейся катастрофы Атладта кипела. В порт текли огненные ручьи – сопровождаемые светом фонарей караваны с осколками цивилизации.

Последние шлюпы, куда загружались запасы продовольствия и воды, техника, растения и животные, отчаливали и выходили на рейд. Население готовилось эвакуироваться в последнюю очередь.

Наама, бледная, как доживающая последние часы Фатта, стояла на террасе в надежде, что свежий бриз с моря позволит ей побороть новый приступ тошноты и головокружения. Месть Разиэлю за измену оказалась слишком приторной – последние пару недель она периодически чувствовала себя так, как будто сильно переела сладкого.

Вчерашний визит к врачу только подтвердил её подозрения. Улыбающийся доктор после недолгого осмотра объявил:

- Поздравляю вас, госпожа Наама! Готовьтесь к пополнению семейства!

Как объяснять Разиэлю «нежданное счастье», она не представляла. Лишь через какое-то время после свадьбы они узнали, что их шансы завести ребёнка равны нулю – генетическая несовместимость.

И забеременеть от «аборигена»…

Она слабо улыбнулась, вспоминая пылкого и неопытного Ноаха. Тошнота с головокружением на время отступили.

Нет, она ничего не скажет мужу. Нет, не мужу. Разиэлю. После случившегося она пришла к осознанию, что вместе они быть не могут. С того памятного вечера, когда она обнаружила царапины у него на спине, и следующего дня, когда она получила доказательства его измены, супруги не виделись и не разговаривали. Вернувшись, она продолжала трудиться в обсерватории, он продолжал выполнять свой долг Небесного Странника, появляясь дома лишь на короткое время, чтобы поесть. Оставил ей несколько коротких записок, на которые она и не подумала отвечать.

На балконе послышался шум от складывающихся крыльев.

Разиэль.

- Наама, ты почему не готова? Где контейнеры с самым необходимым? – его волосы слиплись от пота, напоминая свалявшуюся копну сена, под глазами залегли тени.

- Ты, правда, так переживаешь за меня, Морэ? – равнодушно бросила Намаа, даже не обернувшись.

Разиэль осёкся, замерев с открытым ртом.

- Лучше побеспокойся за аборигенку-потаскушку, с которой ты развлекался, пока её благоверный махал топором. Ты, правда, надеешься, что его теват не даст течь и не пойдёт ко дну? Не лучше ли забрать её с собой, на шлюп?

- Значит, ты всё знаешь, - после секундного замешательства он пришёл в себя.

- Да. Поэтому уходи, спасай ту, которая стала тебе дороже меня. А я как-нибудь справлюсь.

С сухим шелестом развернулись крылья…

Спустя минуту металлический звук раздался снова. И террасу окутала тишина.

***

Солнце нехотя сползало за горизонт.

Ноах умиротворенно смотрел на завершающиеся последние приготовления. Странно, но он не ощущал никакого беспокойства. Пункт за пунктом он выполнил все инструкции, данные Морэ.

Животные были загнаны в трюм. Припасы, запасы зерна, прочих семян и питьевой воды заняли места на средней палубе, верхняя палуба отводилась людям. Худо-бедно, но разместить удалось всех жителей небольшого городка. В тесноте, да не в обиде, как говорится.

Евга испуганно вглядывалась в закат. Последние дни она очень нервничала, и как Ноах не старался, ему так и не удалось успокоить её. Поэтому он решил предоставить её на какое время самой себе.

- Ханих, вот ты где! – из раздумий его вывел голос Морэ, - не скрою, я восхищён, - золотоволосый говорил с улыбкой, но его взгляд блуждал поверх головы Ноаха, выискивая кого-то в толпе горожан.

- Всё это благодаря тебе, Морэ, - Ноах обвёл руками окружающее, - я достиг Цели.

- Верно. Ты заслужил имя, - казалось, золотоволосый гигант, наконец, нашёл, кого искал, после чего посмотрел в глаза своему ханиху.

- У меня уже есть имя, Морэ, - Ноах задумчиво провёл ладонью по окладистой бороде, его карие глаза осветились теплом воспоминаний, - я прошёл имянаречение. Второе имя мне без надобности.

Глаза гиганта округлились.

- И кто…

- Это была я, Разиэль, - раздался женский голос, который он не мог не узнать. Из тени кипариса грациозно вышла девушка в форме Небесного Странника.

- Наама!

- Да, я! А теперь забирай поскорей свою блудницу и уходи.

Подбежавшая Евга, вскрикнув, дрожа, прильнула к золотоволосому. Тот инстинктивно обнял её.

Ноах пристально посмотрел на Разиэля с Евгой и, закрыв глаза, тихо покачал головой. Без осуждения. Воспринимая, как данное.

- Теперь меня зовут Ноах, Морэ.

- И кого же ты успокоил, Ноах? – Разиэль прищурился, глядя на подошедшую и ставшую рядом с его ханихом Нааму.

- Прежде всего – себя, Морэ.

Из трюма донесся какой-то шум. Разиэль обернулся.

Раздалось яростное блеяние и отчаянный стук рогов – два самца вновь не поделили молоденькую овечку.

- Это всего лишь глупые животные, Морэ…

В ответ раздался шелест крыльев.

- Глупые животные… - повторила Наама, приложив ладонь к груди, освобождаясь от доспехов, - найдётся место ещё для одного пассажира с багажом?

Ноах улыбнулся и сделал руками приглашающий жест. Он не понял двух последних слов, зато прекрасно понял другое – она хочет остаться…

***

Амитэль ожесточенно работал в обсерватории, тщательно фиксируя последние данные. Он уверял себя, что они навеки впечатаются в историю, и поэтому намеревался оставаться на рабочем месте вплоть до самого столкновения. Попасть на шлюп он всегда успеет.

Пришлось выпросить у брата ещё один комплект Небесного Странника, сославшись на то, что предыдущий, который Наама так и не вернула – вышел из строя.

«10… 9… 8… 7…» - цифры на таймере начали последний отсчёт. Амитэль прильнул к экрану электронного телескопа.

«6… 5… 4…», - его пальцы нервно барабанили по приборной доске, выбивая неистовое стакатто.

«3… 2… 1…» - Амитэль перевёл взгляд с экранов мониторов на небо, которое

взорвалось огненными цветами.

…Огромный фрагмент Фатты вобрал в себя окружающий Амитэля мир. Гигантский метеорит на огромной скорости летел прямо на Атладту.

***

Истошно, взахлёб завыл Кальбо, и к нему тут же присоединились оставшиеся собаки.

- Все на борт, законопатить вход! – раздался спокойный голос Ноаха, - шлюп «Теват» отправляется в плавание.

Земля под ногами начала мелко дрожать…



***Рассвет***

Упавший обломок Фатты стёр с лица Земли остров Атладта, опустив его на морское дно. Флотилия шлюпов, не успевшая отойти достаточно далеко от острова, была полностью уничтожена ударной волной.

Лишь уцелевшие после катастрофы осколки человечества, моряки на суше, такие как Ноах, получившие знания от тех, кого называли Морэ, сохранили смутные воспоминания о цивилизации мореходов, учёных и Небесных Странников…



Примечания автора:

Ханих – ивр. ученик

Морэ – ивр. учитель

Евга – апокрифическая супруга Ноаха

Наама – каноническая супруга Ноаха

Амит – ивр.друг

Разиэль – ангел, передавший Ноаху знания для строительства ковчега

Качим – трава перекати-поле

Левана – ивр.Луна

Фатта – некогда вторая луна Земли

Атладта – одно из названий Атлантиды

Рашэй – ивр.глава, руководитель

Ноах – ивр.успокаивающий

Теват – ивр. коробка, ковчег

@темы: творчество, личное, омск головного мозга, {◕ ◡ ◕}

---

Вежливые люди :)

[Мьёльнир]

25.04.2014 в 21:44

Пишет  _FOTINA:

"Вежливые люди"
Запись новой песни Ансамбля имени Александрова «Вежливые люди», размещенная на YouTube,
за несколько дней после публикации набрала почти 100 тыс. просмотров.

@темы: честно спижжено, {◕ ◡ ◕}, непобедимая страна, музыка дырявых крыш, вежливые люди, мы сидели и курили, начинался новый день

---

[Мьёльнир]

Посмотрел "Петля времени"(Looper) с милашкой Б.Уиллисом.
Рекомендую.

@темы: личное, кишки наружу, {◕ ◡ ◕}, кино, Брюс Уиллис

---

[Мьёльнир]

Воен света!

@темы: world of warcraft, фееричные долбоёбы, кишки наружу, {◕ ◡ ◕}, непобедимая страна, ебанушки маршируют в ногу, юмор жизни

---

[Мьёльнир]

Вчера всё было очень вкусно,
А сегодня попе грустно.

@темы: творчество, голь на выдумки хитра, личное, {◕ ◡ ◕}, жопа дьявола, мы сидели и курили, начинался новый день

---

[Мьёльнир]

С Пасхой вас, Православные!

@темы: день гранёного стакана, кишки наружу, {◕ ◡ ◕}, непобедимая страна, бухай, рванина!, Пасха, праздник

---

[Мьёльнир]

Внезапно захотелось накуриться. Есь чо?

@темы: личное, омск головного мозга, {◕ ◡ ◕}, жопа дьявола, мы сидели и курили, начинался новый день

---

[Мьёльнир]

Сегодня я завтракал акульим мясом.

з.ы. к слову, рекомендую.

@темы: личное, кишки наружу, {◕ ◡ ◕}, непобедимая страна, мы сидели и курили, начинался новый день

---

[Мьёльнир]

Рассказ на Грелку написал. Хвалю себя. Бяша.
Не выдержал и сбрил к чертям усы и бороду. Чесались ужасно.
Не выспался. Сижу, в глаза хоть спички вставляй. Не помогает даже энергетик.

@темы: творчество, личное, омск головного мозга, {◕ ◡ ◕}, мы сидели и курили, начинался новый день

---

[Мьёльнир]

Ах, да. Я забил йух на таблетки, потому что пятница и я хочу пива. И зарплату дали) И похуй, что за 1 день ушло 15килорублей.

з.ы. а ещё, сука, меня бесят мои борода-усы-радуга. Немного брюнето-шатеновской поросли, рыжее, и даже светлорусое. Как, блядь, так!

@темы: день гранёного стакана, личное, кишки наружу, омск головного мозга, {◕ ◡ ◕}, непобедимая страна, жопа дьявола, бухай, рванина!

---

[Мьёльнир]

Дико хочу пива!

@темы: день гранёного стакана, личное, кишки наружу, омск головного мозга, {◕ ◡ ◕}, жопа дьявола, бухай, рванина!

---

[Мьёльнир]

Где-то проебал флешку с кучей старых наработок по рассказам, Неформатовскими архивами и тп. Пытаюсь восстановить утраченное, по сусекам наскрести.
Какую милую хуйню нашёл - сохраненную ересь в отдельном текстовике с названием "убей себя. потом напоржать". Это же любимый момент Гудвина. Я и несуществующий револьвер.

"Вот интересно.. сколько мне еще будет улыбаться "фортуна"... Три раскрутки, и патрон не в стволе...
досчитаю до семи, и прекращу...

последний выстрел. не знаю холостой или опять фортуна улыбнется. если повезет, и Госпожа Удача будет на моей стороне... я не знаю что будет дальше... наверное, просто буду дальше жить. хоть как-то. постараюсь забыть.
если что друзья - не поминайте лихом!
наверное, я тоже родился не в то время и не в том месте...

наверное я в рубашке родился...

хотя немного жаль..
но с другой стороны - мама, прости меня.. хорошо, что я не оставил тебя

Брат. Ты охуел?!

так и хочется сесть у окна, воткнуться в стекло лбом и раствориься в сером дожде"

Так и хочется вспомнить, какой мудак написал: "Брат. Ты охуел?!". Гена, если мне память не изменяет

@темы: фееричные долбоёбы, омск головного мозга, {◕ ◡ ◕}, жопа дьявола, neformat.net, ебанушки маршируют в ногу, мы сидели и курили, начинался новый день